При Илье Ковылине Преображенское кладбище благоденствовало. Внутренняя жизнь населявших его жителей текла мирно, спокойно и не нарушалась никакими волнениями; все отношения ко внешней власти хлопотливо улаживал сам строитель этого огромного заведения, Илья Ковылин. Различные предположения о чем-либо порочном, могущем произойти в этой порочной «палестине», Ковылин ловко маскировал и замазывал.

Илья Ковылин был рожден и воспитан в православии; но женился на одной федосеенке и впоследствии, подчинившись влиянию своей жены, тоже перешел в федосеевство. По требованию федосеевских правил он развелся с женой спустя пять лет после брака, но, слабая по природе здоровьем, его жена недолго жила после развода; вскоре после того она зачахла, и не прошло одного года, как она померла.

Как истый, настоящий федосеевец, Илья Ковылин стяжал себе расположение федосеевских наставников еще тогда, когда ничем не заявил себя в федосеевском мире; а когда сделался солидным лицом — попечителем Преображенского кладбища, — тогда он не знал на себе никакой федосеевской власти. Весь руль управления федосеевским обществом он держал у себя в руках; наставники федосеевские гнулись пред его гордою мощною личностью, как говорится, в три погибели.

О всех бесчинствах и беззакониях, о страшном разврате, царившем на Преображенском кладбище, было много говорено. Сам Ковылин часто посещал кладбище по делу и без дела. Ему приятно было посмотреть там на молодых клирошанок, в которых заключался весь цвет федосеевской молодежи.

Мы приведем для более яркой иллюстрации отрывок из письма обольщенной девушки к своему отцу-федосеевцу.

«Батюшка мой родной! Я не могу поверить. что ты вспомнил обо мне. Мне сказали наши наставники, что вы уже померли. Когда я подумаю, что я могу, наконец, тебя увидеть, божественная теплота разливается по всему моему телу. О, сколько подлости, сколько черноты, грязи, нечестивого фарисейства заключается во всем их федосеевском учении. В своих лицемерных правилах проповедуют они сохранять чистоту, велят разводиться мужу с женою, внушают не жить в одном доме с своими детьми, но повелевают их отдавать в чужие руки и бросать на произвол судьбы, — и сами, в глубине своей души, смеются над своими же законами и говорят, что они установлены для безумцев. Но что же это за грязное болото? Боже мой?! Неужели это есть истинная Христова вера, в которой на словах проповедуется обязательное всем девство, а на деле совершаются такие подлые поступки, жертвою которых сделалась и я, несчастная. Нет! это не только не православная вера, но это хуже магометанской... хуже всякой!.. Но ни брани меня, милый батюшка, ни за что. Я неповинна ни в чем, я чиста, и Богу ответ ни за что не отдам. Тебе, быть может, наставники наговорили что-нибудь: не верь их льстивым словам, они фарисеи, лицемеры, зловреднейшие фанатики. Все их слова неправильны, ложны. Но когда ты узнаешь от меня, своей дочери, настоящую истину и горькую действительность моей жизни, тогда я, надеюсь, буду права пред тобою и не упрекнешь меня ни в чем, ни одним словом, но вместе со мною осудишь, проклянешь все федосеевские порядки с их лицемерным и нечестивым учением о всеобщем девстве... Ох, мне страшно и высказать, что за безобразия чинятся в этой суеверной среде, в этой грязи, в этом мутном болоте, только считающем себя настоящими христианами. Прости меня, батюшка, Христа ради, что я так дерзко отзываюсь об них, но они заслуживают этого своими делами. Они достойны не только Божьего наказания по смерти, но еще здесь, на этом свете, они должны понести человеческое правосудие со всею строгостью закона за те ужасные преступления, какие здесь совершаются. Сколько я видела здесь погибших добрых девушек, и погибших в самой ранней молодости, в совершенно незрелом еще разуме, и вот одна из них я, несчастная. Посмотри, мой дорогой батюшка: все эти огромные дома Преображенского кладбища, большею частью населены цветущею молодежью. Но как они все воспитаны? Им всем внушено, что брак есть погибельное дело, ужасная ересь, но ведь молодые годы дают себя чувствовать всякому. И вот молодые люди, населяющие этот вертеп, за неимением брака, невольно увлекаются в мерзкие, называемые здесь «тайные» пороки. Нравственное чувство в отношении сознания всей гнусности этой развратной жизни у них до конца изглажено существующим здесь учением. Но увлечения, хотя бы они были и «тайные», мало проходят без последствий, и с этими последствиями федосеевская молодежь не церемонится: она обращается к искусству — тайно скрывать плоды преступления, а иногда далее и совсем истреблять эти несчастные плоды «тайных» падений. Все, делающие так, нисколько не наказываются наставниками и попечителями, но считаются настоящими христианами и остаются на своих старых местах. Мне самой наш старший наставник, когда я обратилась к нему, сказал: «коли хочешь начисто покаяться, то вот что сотвори: отошли его (моего ребенка) на тот свет молитвенником. Он будет мучеником и за тебя и за нас там Бога умолит, вот все грехи с тебя как рукою снимутся. Вон зри синеватую рябь Хапиловки, сколько она спасла христианских душ, сколько проводила в едемский рай?! Аще тако устроеши, делом покажеши свое усердие к нашему обычаю, тогда мы с готовностию приимем тебя в наше селение и предоставим тебе удобства в жизни».

«Но не так поступают наставники с теми, которые или не сумеют или не захотят прикрыть свое «тайное» согрешение. Эти подвергаются наставниками и попечителями строжайшим эпитемиям, а в случае упорства и худшему... О, как все это неправильно, противно, возмутительно устроено!.. Но я... я... признаюсь тебе батюшка, мой дорогой неоцененный родитель, я сначала жила хорошо, молилась и постилась много и считала здешние порядки благочестивыми и спасительными, до тех пор покуда не свалилась с моих глаз повязка, закрывающая настоящий вид всего нечестивого федосеевского учения... Я тогда только все это увидела, о чем сейчас рассказывала тебе, когда я неожиданно сделалась — страшно и прискорбно вспомнить — беззащитною жертвой сластолюбивой похоти самого федосеевского главаря. Но прости, прости...» и т. д.

Так устами своей героини говорит известный знаток федосеевцев, Ф. Круглов.

Из этого письма мы видим, до какого неистового безобразия доходили федосеевцы с своим необузданным насилием над беззащитными девицами, посвятившими себя безбрачию.

Но учение федосеевцев и само по себе развращающе действовало на своих последователей. Молоденькие девушки, с ранних лет наученные думать, что брак есть погибельное дело, никогда и не мечтали о замужестве, почему у них и исчезало всякое понятие о нравственности, о правилах чести.

Богатый «благодетель», посещая кладбище, никогда ни преминывал заглянуть и на женскую половину, на молодых клирошанок, из которых мог выбирать какую ему угодно. Но — о, ужас! — иногда какая-нибудь из этих девиц, не знавшая еще всех порядков этого богомерзкого „заведения“, выказывала сопротивление, и тогда на сцену выступали уговоры, наказания, наложения эпитемий, и в конце концов, в случае упорного сопротивления, обращались к «заупокойному псалтырю». Это делалось таким образом. «Благодетель» просил назначить приглянувшуюся ему клирошанку к нему в дом для чтения в продолжение трех суток псалтыря по его покойным родственникам. И вот беззащитная непокорная девица препровождалась на дом к «благодетелю», где, измученная, истерзанная, становилась жертвою необузданной алчности федосеевца...

---

К оглавлению   <=

=>   Читать дальше