Всякий день наряжался в Кремле на караул один полк, у каждых двух отпертых ворот стояло по 106 пушек, а у заваленных ворот по 8 человек. Отдан был приказ — ни под каким предлогом не впускать ни одного русского в Кремль; при всем том, один из мрачных федосеевцев пробрался туда с 11 на 12 сентября за остатками древней церковной добычи, за что и были арестованы французские офицеры, бывшие тогда на карауле.

Наполеону была передана весьма подробно речь посланников от «Преображенского кладбища», предложившего золото и быка новому царю России... и вот он, вспомнив об этом, лестном для него посольстве, хвастливо объявившем, что к вере пустосвятов-федосеевцев принадлежит почти весь русский народ в России, в сопровождении неаполитанского короля и своей свиты, вздумал через две недели по вступлении в Москву посетить лично Преображенское кладбище. В это время некоторые церкви католического и лютеранского исповедания были открыты и в них беспрепятственно отправлялась божественная служба, православные же церкви и монастыри стояли большею частью сожженными и разграбленными.

Некоторые церкви были обращены в казармы, другие в магазины, конюшни и бойни; во всех престолы были сдвинуты с мест и святость храма поругана. У Красных ворот устроена была мишень из образов, для стрельбы в цель. Из Вознесенской церкви на Гороховом поле солдаты похитили, с другими вещами, брачные медные венцы, надевали их на медведя и заставляли его плясать.

Наполеон выехал из Кремля в «Преображенское кладбище» в мундире темно-зеленого сукна, с красным воротником, без шитья, со звездою на левой стороне, с лентою по камзолу и в низенькой трехугольной шляпе на простой польской лошади. При первой встрече с ним, православные убегали прочь, федосеевцы же спокойно и приветливо смотрели на поезд из окон их уцелевших домов.

В одном переулке, близ Охотного ряда, бывшим месте жительства знаменитого Ковылина, где остались целыми его дома, завещанные Преображенскому кладбищу, федосеевцы вышли из этих домов и с умилением стали в грязи на колени, простирая к Наполеону верноподданнически руки... На улицах по мостовым встречал Наполеон разбросанные, разорванные или разломанные люстры, зеркала, посуду, мебель, картины, книги, церковные утвари, на площадях трупы людей, убитых, сгоревших: никто не убирал человеческих тел.

К принятию Наполеона преображенцы приготовились заранее, извещенные правителями Москвы, и вышли ему навстречу с изменническим хлебом и солью, которые поднес Наполеону стоявший впереди всех Алексей Никифоров... Спустя несколько дней, в занимаемую унтер-офицером жандармов контору кладбища привезены были станки для печатания фальшивых русских ассигнаций... и стук станков мешался с гнусливым пением федосеевцев, молившихся за своего нового царя...

Не то мы видим в православных паствах Москвы! Ровно две недели со вступления Наполеона в Москву не было в ней православного богослужения и не оглашалась она благовестом, и лишь 15-го сентября священник кавалергардского полка Грацианий, взятый в плен французами, выпросил дозволение совершать службу Божию, но с условием, чтобы не было возбранено ему молиться о Российском Государе и поминать на эктении Императорский дом, вместо Наполеона.

Так тянулся весь сентябрь месяц в Москве для православных и федосеевцев! Что же делали федосеевки-безбрачницы, привезенные в село Ивановское? Дочь попечителя Драчева разместила их и подкидышей в лучших избах, платя щедро обывателям за квартиры; с помощью бывшей при ней, в виде приказчицы, Феклы Ефимовой, она продовольствовала их со всем избытком; работники с фабрики ее отца, за ней последовавшие, им прислуживали. Село Ивановское, и до того богатое, обогатилось еще более от щедрой жизни вновь прибывшей общины Преображенской и не одна сотня жителей чрез связь с ней совратилась от православия.

Вторая половина сентября месяца для Преображенского кладбища также прошла благополучно, как и первая. Нередко появлялись неприятельские отряды в окрестностях кладбища, но жандармы воспрещали им приближаться к его стенам, напоминая об охранных листах, выданных Наполеоном. Между тем Наполеон I вторую половину сентября скучал в Кремле, в ожидании мирных предложений от императора Александра I. Не дождавшись ни покорности, ни ответа на свои предложения от Александра I, Наполеон после 30 сентября начал думать об оставлении Москвы, тем более что к концу сентября заморозки становились по ночам чувствительны для непривыкших к холоду и легко одетых неприятельских войск. Небо задернулось серыми осенними тучами, заморосили дожди, задули осенние ветры, выпал даже мелкий снег, предвестник зимы; наступали холода.

1 октября Наполеон I-й приказал, наконец, готовиться к выступлению из Москвы; стали укладывать военную добычу, состоявшую из деревянного московского герба, снятого с крыши сената, и слитков серебра и золота, натопленных из окладов икон, а также и снятого с Ивана Великого креста, назначенного Наполеоном для новой церкви, предположенной выстроить близ Лувра. Все войска выступили из Москвы и расположились за заставою на старой Калужской дороге. Простились тогда и преображенцы с охранительною гвардией жандармов, которые получили на дорогу низкие поклоны и благодарность старшин, а некоторые — сердечные вздохи безбрачниц, оставшихся с залогами дружбы... от любезных охранителей кладбища.

На утро седьмого октября войска Наполеона тронулись в поход, оставив в Москве тридцать тысяч человек, погибших во время 6-ти недельного пребывания Наполеона в Москве, то от пожара и болезней, то от руки русских патриотов, оставшихся в Москве. На расстоянии от Москвы более 30 верст тянулось в 4 ряда более 10.000 карет, колясок, дрожек, бричек, фур и телег, нагруженных продовольствием и награбленною добычею. За армией ехала стая распутных женщин и несколько федосеевок-безбрачниц, сбежавших с кладбища.

Вслед Наполеону раздавались проклятия православных жителей Москвы, которые появлялись из подвалов и развалин и нападали в глухих улицах на отсталых и запоздавших неприятелей, бросая некоторых из них в реку и побивая каменьями, взятыми с мостовой. С наступлением мрачной осени и туманной ночи на 8 октября, в 2 часа ночи, внезапно выстрелили из пушек и раздался необычайный грохот. Небо запылало багровым заревом: кремлевские башни и стены летели к облакам, и горел дворец, зажженный в то же время. Посягнув на кремль, Наполеон в пламени капитолия русского царства зажег погребальные факелы своей славы. До 11 октября целых 3 дня Москва оставалась без всяких войск неприятельских и русских, без всякого начальства и присмотра.

Обеспеченные безопасностью, наставники федосеевские не теряли, однако, вожделенного времени даром и горестные для русских дни употребляли на святотатство в горящей Москве. Иван Коровин тащил древние иконы из Сретенского монастыря, Яков Михайлов, Григорий Кирилов из Успенского собора. Дерзкою рукой похищены в это время некоторые образа Божьей Матери и части мощей святых Никифором Тимофеевым. Кремль своими древними святынями не удовлетворял их алчности... Они, перетаскивая на себе тяжести, наваленные французами обкрадывали приходские церкви, похищали древние иконы, прокрадываясь для того даже в опустевшие дома... Иногда за кусок хлеба выменивали древние церковные утвари у голодных французов. Одним словом, можно сказать, что если враги России похитили золото и серебро из храмов московских, то оно частью пополнилось отнятием его у них, частью пожертвованиями русских, которых сердца горят не угасимою любовью, к храмам Божиим; но ничто не может возвратить живописи и дорогих церковных старинных вещей, похищенных преображенцами: ими гордились и украшались московские церкви и соборы.

Генерал-майор Иловайский 4-й вступил в Москву лишь 11 октября. Увидя русские войска, жители почитали себя восставшими из мертвых и поздравляли друг друга, как в Светлое Воскресенье. При появлении казаков на погорелище Каретного ряда, первозажженного бескорыстною доблестью русских, вышла женщина из развалин, взглянула на казаков, воскликнула: «Русские!» и в изступлении радости, перекрестясь, поклонилась в землю.

После погрома жители представляли к военному начальству доставшиеся им по разным случаям во время неприятельского нашествия сторублевые ассигнации французского на Преображенском кладбище изделия, так искусно сделанные у гостеприимных федосеевцев, что даже в ассигнационном банке приняли их, с первого взгляда, за настоящие. Они отличались от русских ассигнаций только тем, что подпись на них была выгравирована.

---

К оглавлению   <=

=>   Читать дальше